А сейчас он изводил ее скрипучими нравоучениями по поводу ее поведения, ее обязанностей, ее ответственности, говоря ей, что она должна быть машиной, автоматом, который не делает ничего, кроме подмахивания подписи на бумагах и беглого, чисто символического осмотра фабрик.

– А разве эта принцесса никогда не веселится на полную катушку? – громко спросила она, внутренне усмехнувшись, когда он скривился от ее вульгарных слов. – Я имею в виду – у нее, что, нет дружка? Ну, не надо мне заливать! Когда они остаются вдвоем и балуются? Вы знаете?

– Граф Джулиан не… – он почти орал и брызгал слюной, – не «балуется». Он – идеальный будущий муж для Ее Королевского Высочества. Когда вы будете с ним, вы не будете «вдвоем»! Вы никогда не будете с ним наедине, поэтому ведите себя безупречно.

Ария продолжала смотреть из окна. Часть ее "я" жалела принцессу Арию, которой никогда нельзя веселиться. Но теперь она была новой, другой принцессой Арией. Ее американская жизнь изменила ее, а она постарается изменить жизнь во дворце.

Леди Верта уже показала ей план нижнего этажа дворца, но Арии сказали, что лорд-гофмейстер собирается показать ей всю эту уйму комнат, прежде чем отвести ее в ее покои. Он боится, что даже под такой густой вуалью ее могут узнать. Официальная версия, запущенная в народ, гласила, что в конце своей поездки в Америку Ария заболела одной из противных разновидностей гриппа и ее отвезли в частную клинику в Австрии до полного выздоровления. Никто не знал, когда Ария вернется домой, и некоторые уже начали поговаривать, что она умерла.

Лорд– гофмейстер повел ее было во дворец, но Ария остановилась, отказываясь позволить ему идти впереди нее. Он ретировался, бросив на нее взгляд, полный ненависти.

Огромный холл был задуман так, чтобы поразить воображение входящего. Стены и потолок покрывала искусная лепнина. Потолок был изукрашен величественными батальными сценами, восхвалявшими военную доблесть Роуана Великого. На стенах висели дубовые медальоны с гербами всех королей и королев. Герб Арии был на восточной стене; снизу было оставлено пустое место для герба ее будущего мужа. На секунду она подумала: «Какой герб повесил бы сюда лейтенант Монтгомери? Девиз был бы – ДЯДЯ СЭМ НУЖДАЕТСЯ В ТЕБЕ?»

Позади нее лорд-гофмейстер нетерпеливо кашлянул, и она пошла сквозь высокую дверь в зал трофеев – еще одну комнату, призванную внушать благоговейный трепет. На одной из стен висел портрет величиной в двадцать квадратных футов, изображавший Роуана Великого на вздыбленном коне. Так как Роуан не оставил после себя никаких изображений своей августейшей особы, облик могучего воина был всецело создан воображением художника. Дедушка Арии как-то заметил, что Роуан, наверное, выглядел куда более усталым, немытым и грубым, и уж, конечно, не мог носить на себе столько золотых цепей и побрякушек, сколько приписал ему автор портрета.

При этом воспоминании Ария улыбнулась, но потом ей вдруг вспомнились слова лейтенанта Монтгомери, что теперь ланконийцы стали трусами.

Она негодующе фыркнула и пошла вперед к огромной лестнице – лестнице, по которой могла бы без труда проехать тяжелая повозка с шестью впряженными в нее лошадьми. Это вовсе не было льстивым преувеличением – Хеджер Ненавистный доказал это на деле. Конечно, жизнь возницы зависела от того, сумеет ли он исполнить королевский приказ. Он справился с этой немыслимой и дикой задачей, но мраморные ступеньки так и остались местами отбитыми.

За спиной она слышала шепот лорда-гофмейстера, указывавшего ей, куда идти, но Ария гордо его игнорировала. На небольшом расстоянии друг от друга застыли солдаты Королевской стражи. Они стояли так по восемь часов с одним только мизерным перерывом на отдых. Раньше Ария не удостаивала их даже мимолетным вниманием – мысль об их положении никогда не приходила ей в голову, но теперь она знала гораздо больше о том, что такое работать. Теперь она решила: позже, когда разрешится проблема ее водворения на законное место, она придумает, как облегчить им жизнь.

Когда они почти дошли до ее покоев, шепот лорда-гофмейстера стал похож на шипение, но Ария продолжала упорно его игнорировать. Портреты предков смотрели на нее со стен холла; глаза их были надменными и даже колючими, словно они знали, что сейчас в голове у нее отнюдь не королевские мысли. Ей казалось, что она почти физически ощущает ужас своей матери: «Может, еще скажешь, каждому стражнику нужно дать по стулу? Может, Роуан Великий быстрее бы выигрывал сражения, если б его воины дрались, сидя в паланкинах?»

Ария расправила плечи и вошла в свои покои, два стражника проворно распахнули перед ней дверь. За спиной голос лорда-гофмейстера мгновенно умолк, как только дверь снова закрылась.

Перед ней в глубоком реверансе склонились четыре ее придворные дамы и две горничные для одевания. Женщин этих выбрала ее мать; все они были старше нее, и Ария еле сдержала порыв сказать им, чтобы они поскорее встали.

– Добро пожаловать, Ваше Королевское Высочество, – сказали они в один голос.

Она кивнула, но ничего не сказала в ответ на их приветствие. Она очень мало знала о них, ее мать постоянно внушала ей, что нужно всегда держать дистанцию со своими подданными.

– Оставьте меня, – сказала Ария. – Я хочу быть одна.

Женщины вопросительно переглянулись. Леди Верта шагнула вперед.

– Может, Ее Королевское Высочество желает принять ванну?

Ария ответила ей таким взглядом, что леди Верта сразу же ретировалась.

– Я должна повторить?

Женщины быстро ушли, и Ария вздохнула с облегчением. Она откинула густую вуаль и огляделась вокруг. Это была ее комната – комната, где она провела много часов и которую она, вопреки желанию матери, приказала отделать в желтых тонах. Стены были обиты шелковым муаром; массивные гардины свисали по бокам многочисленных окон, смотревших на разросшийся естественный парк.

В самой большой комнате было двенадцать столиков с изящными гнутыми ножками; каждый был сам по себе уникальным и бесценным. Пол устилал огромный бело-голубой с золотом абиссинский ковер. Как-то раз, через год после смерти матери, Ария прошлась по дворцу и выбрала все портреты и миниатюры самых прелестных женщин, какие только нашла, и велела развесить их по стенам своих комнат.

Здесь же стоял ее письменный стол – шедевр фантазии из позолоченной бронзы и красного дерева. Каждая необходимая вещица – нож для открывания писем, перьевая ручка, подставка и все остальное – была произведением искусства; ни одну из них она не выбирала сама, они подбирались в соответствии с ее августейшим статусом.

– Совсем как граф Джулиан… – прошептала она, но быстро спохватилась.

Дверь из гостиной вела в ее спальню, отделанную в бледных тонах цвета морской волны. Стены ее были разрисованы больше ста лет назад в соответствии со вкусами другой королевы: волшебный лес, населенный единорогами и эльфами с феями. Ее кровать была сделана специально для королевы Марии-Августы в семнадцатом веке; шестерым мужчинам потребова-лорь два года работы, чтобы вырезать все эти нежные и хрупкие гирлянды, листья и виноградные лозы со спелыми гроздьями, увивавшими четыре столба. Говорили, что муж королевы Марии-Августы даже и не видел эту кровать, впрочем, как и все другие мужчины. Вдоль одной стены были сделаны четыре полускрытые двери, которые вели в ее четыре «стенных шкафа». Именно вели, потому что каждый шкаф был размером с их спальню в Ки-Уэсте.

В первом шкафу были ее дневные платья, сотни шелковых блуз, многие из которых были расшиты вручную ланконийскими женщинами. Здесь были длинные ряды великолепных юбок и от пола до потолка вздымалась вешалка с шелковыми платьями.

Она сняла одно из них и с отвращением взглянула на тесную талию.

– Хватит с меня шелка и птичьих размеров! Она вздохнула, но потом ощущение шелка на коже заставило ее улыбнуться.

Во втором шкафу были бальные платья и церемониальные одежды. Все они были в специально сшитых хлопчатых мешках с передней частью из искрящейся прозрачной ткани, чтобы можно было видеть фасон. Даже сквозь легкую вуаль можно было разглядеть эти платья. Пробиваясь сквозь блеск вуали, золотое шитье, блестки, крошечные бриллианты и даже жемчужины ровно мерцали, и от этого бледно-розовые стены казались похожими на небо во время заката.